Лихтенвальд из Сан-Репы. Роман. Том 2 - Алексей Козлов

Правда, плакатик быстро сорвали.

В один прекрасный день является переписчик и сквозь дверь говорит строго: «Впустите! Надо вас переписать!»

А мой приятель и говорит: «Иди-ка ты, брат, откедова пришёл! Не хочу!»

Тот ушёл, а мой приятель уже стал полагать, что его оставят-таки в покое. Не тут-то было!

На второй раз переписчик явился через три дня и говорит сквозь дверь: «Первый раз я приходил, то был пробный раз! А теперь основной, вы меня впустите?

– Нет! – говорю, – Ваше государство, на котором пробы уже не поставить, здесь – ни ногой! Прочь! Не впущу ни за какие коврижки! Иди туда, откуда пришёл!

– Почему? – изогнувшись змием, говорит ко всему готовый переписчик.

– Что почему?

– Почему вы не хотите меня впустить?

– Из принципа!

– Но ведь городу тогда не додадут государственных субвенций, ведь вас как бы не будет, денег у города будет меньше!..

Он так ратовал за город, что я чуть не заплакал от умиления.

– Насрать, что меньше! Я вам говорю: ну, если я вас не впустил на пробный раз, то в основной раз тем более не впущу! Ясно? Это дело принципа! Какие могут быть, как вы говорите, субвенции у государства, которое не знает слова «Внутренний долг»? Вы о чём? Ваше рассуждение – это бред наяву! До свидания! Желаю вам успехов! И не приходите больше, пожалуйста, ко мне никогда!

Мой приятель попрощался с ним, а сам думал – он теперь будет тут шляться под моими дверями, как испанский гранд под балконом своей донны, бить перстами по струнам и клянчить моей подписи, все уши пробьёт песнями! Катитесь вы все колбасой, уроды! Романсеро!

И, правда.

Мытарь появился ещё раз, такой же липкий, как и раньше, но мой приятель просто захлопнул перед ним дверь и разговаривать не стал. Вот какая притча. Я думаю, что переписчиками были всего лишь несколько категорий граждан: отчаявшиеся безработные, студенты отфонарного факультета, добровольные и платные помощники спецслужб, посланные помочь своему государству и родители преуспевших при новом строе и потому растекающихся от благодарности детишек. Слюни благодарности. К последней категории и принадлежал этот мытарь, правда, может быть, он и подзаработать захотел. Они все хотят иметь вид бессребреников и ощущать шелест в кармане. Сударь, а вы к какой категории принадлежите? Как вы думаете, ну что обнаружит ваша беканая перепись? Не знаете? А я и без переписи скажу: миллионов пять бездомных, погибающих людей, тридцать семь миллионов нищих и голодных. Сытые свиньи наверху. Тлен и запустенье вокруг! Вот и всё, что она может обнаружить! И вы всё это тут же потихому засекретите! Кстати, а как вы относитесь к историям? Вы верите в судьбу? Впрочем, уже поздно!..

Стараясь не слушать явный бред опрашиваемого, переписчик поймал себя на мысли, что этот мерзкий хвастун и ниспровергатель совершенно непереносим.

«У тебя свои взгляды, у меня – свои!» – решил он про себя, – Я родине служу, какая бы она ни была!

– …Я знавал одного стойкого христианина, – продолжил признаваться в грехах Нерон, – Он зрительно был похож на вас, но отличался от вас в лучшую сторону интеллектуально! Да-с! Именно так-с! Он знал заветное слово «Демиург», которое почище ваших «субвенций» и на пасху натирал яйца луком, причём все, какие имелись в доме!.. Вы слушаете?

Сказав это, Нерон с преувеличенным вниманием наклонил вихрастую голову набок и пристально вперился в переносицу озабоченного посетителя.

«Больной, – решил про себя переписчик, – надо претерпеть. Считать до пятидесяти! Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Двенадцать! Сорок три!..».

И вынул какой-то уродский убитый пластмассовый чемоданчик. Выложил на стол синий фонарь и детский свисток и долго выкапывал из него ручку и кучу листков, бормоча заклинания.

– Это что? – спросил Нерон, вставляя в глаз треснутый в битве при Гастингсе монокль и указывая на фонарь, – Вы киник? Людей ищите? Днём? Живёте не в бочке? Хорошо! Сейчас здесь многие ваши земляки в бочках живут! Да-с, в бочках и на помойках! Не из философских соображений, а просто жить им негде! Я всегда знал, гражданином какой сраны являюсь! Плакать хотца!

Тот не понял. За семьдесят штук переписываемых он должен был получить пять тысяч имперских гренцыпулеров. Не до разговоров!

Видя, с каким брезгливым любопытством странный опрашиваемый в битом монокле уставился в бумаги, писец перешёл к стрёмному делу.

– Скажите, вы гражданин Великой Сан Репы?

Нерон даже подскочил на стуле от неожиданности:

– Я? Вы ко мне обращаетесь? Да ни в жисть я не был гражданином, как вы изволили выразиться, Сан.. чего-то не хочу и никогда не буду! Бр-р! Ведите на расстрел – не буду! Я был когда-то гражданином Древнего Рима, и причём не из самых последних, а теперь я… как бы это вам сказать попонятней… гражданин Мира. Будучи природным гражданином Рима, претендовать на гражданство всяких Реп я не намерен, стар я уже для этого! Да-с!..

Нерон вставил при этом ситекло от монокля в глаз и подбоченился, в результате чего стал похож на фельдмаршала Кейтеля, занятого рассматриванием фронтовых карт.

– ..Я вообще-то признаю только великие империи, честно говоря, ибо в их успехах и победах, да-с, собственно говоря, и концентрируется превосходство народа! А карликовые республики и мизерные империи меня, честно говоря, не очень интересуют! Да-с! Если вы распадаетесь, гниёте, ноете, если вы бессильны и не уважаете, так получилось, сами себя, то кто же ещё может вас зауважать? Хе! Я никогда не уважал христиан, потому что они не были способны ни на что, кроме ничегонеделанья и говорильни, скажи им, что нужно подлатать акведук, они бы ни черта не сделали, скорее всего, испортили бы всё! Такой это был пустой и никчёмный народец, скажу я вам! Ой-ёй-ёй! Это были закомплексованные ничтожества, недаром они света белого боялись и прятались от людей по подвалам! Таинства? Какие там таинства? Тьфу! Выеденного яйца не стоили их таинства! Прошедшие века, уйма потерянного впустую времени не изменили моего мнения по этому вопросу! А недавно я случайно залетел в одну христианскую церковь, и что же я увидел? Ничего! Здесь и теперь они такие же бездари и болтуны, как тогда! А я бы ещё добавил – и жулики! Торговцы старушечьими страхами! На пятаках старушечьих рай строят-с! Да-с! На пятаках! Так что ничего не изменилось, дорогуша!

Государственный мытарь слушал чужое безумие, широко раскрыв глаза. Ему этот разговор тоже начинал уже надоедать. Надо было обойти довольно много квартир, а тут какие-то вредительские разговорчики…

– Как? – опешил он, – Но вы же здесь живёте? Хлеб едите! Православный небось… Вы крещёный? А говорите такое! Нехорошо! Вы действительно не гражданин?

Сказал-то он сказал, а подумал, что семьдесят гренцыпулеров за опрос этого нахала и ублюдка – ему не помешают. Деньги не пахнут.

Нерон скорчил такую рожу, что рот его оказался на затылке. Его поросячьи глазки с розовыми веками быстро замигали и забегали. Он понял, что сказал какую-то явную крамолу, но менять мнения перед этим товарищем не хотелось.

– Я вам одну историю расскажу, товарищ, можно? – застенчиво спросил Нерон

– Можно! – отважно ответил мытарь.

– Итак… В тридцатые годы прошлого столетия одна хорошая дородная женщина, жившая в крайне престижном доме на Красиопоповской набережной и имевшая высокопоставленного мужа-рогоносца в Патарстоуне, поехала к себе на этаж на лифте и застряла в нём. Она стала стучать чем могла, но никто не являлся на вызов.

Была середина дня, лето… Просидев в лифте несколько часов, женщина не выдержала и стала буянить и проклинать домоуправление и технические службы.

– И каковы же были результаты такого демарша? – из вежливости осведомился мытарь Никита.

– На её клики приехал чёрный воронок! Два каких-то типа разбили двери лифта и увезли её в неизвестном направлении. Впрочем, домоуправ и технические службы вскорости тоже все исчезли, как будто их не бывало в природе…

– К чему это вы рассказываете?

– Да так, приспичило! Позвольте на секундочку откланяться! Отлить-с по полной программе-с!

Затянув романс «Мы все верны тебе, природа», Нерон выскочил из-за стола, выскочил за дверь, но побежал не в сортир, как говорил, а к Гитболану. Они долго о чём-то шушукались, а потом Нерон вернулся, удовлетворённый.

– Грыжданин… Харистианин… Важно ли это всё? В былые времена я этих христиан в перья и смолу и… Знаете, как они шустро бегали, когда их поджигали? Я помню, одного нарядили рыбой, тогда ведь не было ещё никакого Христа, и господа христиане верили в рыбу, о чём это я? Так он… Это в смысле, что если приписан властями к какой-нибудь официальной церкви с обязательным посещением воскресных молитв и каляд, так уж и стулья ломать?.. – горячился Нерон, – Бр-р-р-р! Я знал одного человека в вашей стране, (он к сожалению давно умер, а был в высочайшей степени честный, порядочный и неиспорченный человек) в 1905 году он схлопотал неприятности в вашем Патерстоуне, когда перестал посещать обязательные воскресные волхвования в официальной церкви Святого Понтифекалийского Боза. Не стал посещать потому, что не знал места более противного Богу, чем церковь, и надо отдать ему должное, сам к этому пришёл, сам! И не только пришёл, а ещё имел волю и смелость сделать то, что решил, то есть наплевать на эти обязательные посещения. Его собственные глаза стали его учителями, а не чужие языки, честно говоря, я его чрезвычайно за это уважаю. У него была трудная и честная судьба! Поп, вы представляете, вы представляете, так дело не оставил и писал на него доносы в полицейское управление, мол, такой-то такого-то не пришёл туда-то, и в результате этого доброго человека уже считали не очень благонадёжным и вызывали в полицию, во как! Слуга бога практиковался в написании доносов – есть ли в мире дело более угодное богу? Как вы полагаете? А некоторые ваши граждане после этого ещё и удивляются, как же это революция-то случилась— приключилась в Великой Сан Репе. Ничего удивительного я в этом не вижу, удивительнее было бы, если бы её не было! – строго и наставительно сказал опрашиваемый и снова нагло уставился на посетителя.